Вампиры [Vampire$] (ЛП) - Стикли Джон

Боже, она вспомнила, он ездил на девчоночьих тачках на свидания! И как только он — Вот ты, детка! — звучит знакомый голос. Она вздохнула, прежде чем оборачиваться. Она действительно не справилась с этим. Но она оказалась в ловушке. Она обернулась и улыбнулась своему последнему школьному бойфренду, капитану футбольной команды, президенту старшего класса, Уничтожителю Ее Девственности, Дэйлу Бойджоку.

И также самому скучному человеку из живущих.

— Как ты, Дэйл? — спросила она без энтузиазма. — Я так рада, что ты пришел.

Дэйл шагнул вперед и сверкнул своей прекрасной улыбкой и сказал своим красивым голосом с двусмысленностью, — Я бы не пропустил это.

И она подумала, что она умрет или закричит на него или того хуже, но она зависла с ним, болтая о пустяках. Ей удалось направить их к бару за каким-то вином, чтобы она смогла наткнуться на других людей и не остаться в одиночестве, для разговора с Дэйлом один на один.

Дэйл боролся с этим, пытаясь увести ее в сторону для разговора наедине. Но он тоже привлекал довольно много внимания и наслаждался этим. Высокий блондин, прекрасные голубые глаза, естественный лидер, замечательный атлет — Польско-Американский бог Дэйл Бойджок. Он был Охотником Всех Охотников в старшей школе но он был таким скучным и как только она могла переспать с ним?

Из любопытства, конечно. Она жила не в эпоху Тети Вики, и почти все ее подруги — делали это, — много раз, и он был самым подходящим бойфрендом, и она просто умирала от любопытства и сама сделала ему предложение.

Он был шокирован. Но он пришел.

В мотеле он действительно был милым и нежным, обращался с ней, как с фарфоровой куклой, и ей пришлось столкнуться с тем, что некоторые его части были довольно интересны.

Но почему-то Дэйлу удалось сделать скучным даже это. И возвращаясь домой она знала, что она просто не могла быть с ним когда либо, никогда, но она не могла придумать вежливого способа…

И затем она повернулась в автокресле и сказала ему, что он был лучшим любовником из всех, кто у нее когда-либо был.

Сначала он рассмеялся, разумеется. Затем он взглянул на нее и увидел, что она серьезна, его загорелое лицо, обрамленное белокурыми волосами нахмурилось, он притормозил машину и допрос начался.

Оглядываясь назад, она решила, что справилась с этим почти идеально.

Знал ли он его?

Кого?

Другого парня.

Ну, она знала, что Дэйл знал некоторых из них.

Некоторых из них? Их было больше одного?

Ну, да.

Кто?

Дэйл, я не думаю, что действительно могу — Сколько же?

Сколько? Какая разница, возможно — Она испытала положительно злую радость в издевках над его гордостью. После того, как она провела подобным образом полчаса, она позволила ему заставить рассказать ему — правду, — что было где-то между пятнадцатью и дюжиной. Она не помнила точно.

Потом он наклонился к ней и открыл пассажирскую дверцу и велел ей убираться.

Пытаясь сохранить серьезное выражение лица, она смиренно вылезла из его машины, закрыла за собой дверцу и стояла, опустив голову, сложив руки, пока машина не тронулась.

По дороге домой она довольно хихикала.

Это действительно идеальное решение. Его гордость не позволила ему рассказывать о ней другим, и даже если-бы он рассказал, никто не поверил бы в россказни о Принцессе Даветт. И, что лучше всего, она больше никогда не будет беспокоиться о Дэйле Бойджоке. И его не было четыре года.

До сегодняшнего вечера. И это выглядело мрачно. После четырех лет обучения в Лиге Плюща, она знала, что его взгляды изменились. Она смогла понять это по его лицу. Это могло означать только одно, его настойчивое желание поговорить с ней наедине: Он собирался, помоги ему Бог, простить ее.

И она действительно не думала, что справится с этим с серьезным лицом.

Ей просто нужно было уйти заранее.

— Дэйл? Извини меня, я отлучусь на минуту? — спросила она ласково, затем убежала.

Так она оказалась на террасе в металлическом кресле за огромным растением.

И вот тогда она услышала Голос.

Это не был глубокий голос. Он не был красив и мелодичен. Фактически, он был сух и тонок. Но он был таким… вкрадчивым. Вкрадчивым и ясным и он действительно доносился, перекрывая собой все другие голоса.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она знала, проведя несколько минут в своем маленьком укрытии — скрываясь от Дэйла — разговор происходил на террасе, в нескольких футах от нее. Но она на самом деле не обращала внимания. Теперь, когда зазвучал этот голос, она начала прислушиваться.

Секс. Они говорили о сексе. О разнице между мужчинами и женщинами. О том, что нужно каждому. Что нужно женщинам. Чего женщины жаждут. Что они должны были получить. Освобождение. Несдержанность. Разврат. Проникновение.

Глядя на лица в комнате мотеля… Глядя в лицо Феликса, теперь, такое близкое ей, его глаза, нежные, но такие проницательные…

Она просто не знала.

Должна ли она им рассказать? Должна ли она рассказать им все — рассказать Феликсу — что именно было сказано? Какими словами? Какими сладкими, запретными, порнографическими…

Она не знала.

Она не знала, сможет ли она описать, как это было, сидеть там на террасе и переносить эти ужасные, грязные слова, летящие к ней сквозь ночь. Окружающие ее. Ласкающие ее. Подталкивающие ее. Слова, которые он использовал были настолько непристойными и его описания настолько графичными. Никто больше не разговаривал кроме него, теперь, на всей террасе залитой электричеством, потому, что это было возбуждающе. Она не могла в это поверить. Никогда в ее жизни, никто не говорил такие вещи в ее присутствии. O, она знала слова. Она знала, что они значили — каждая школьница знала слова. Но слышать, как они используются, чувствовать их направленными в свою сторону.

И чтобы они были столь эротичными. Показывающими то, что он описал так ясно. Понятными так хорошо.

Леди и шлюхи, о которых он говорил. О разнице. О необходимости того, чтобы леди были обоими. О том, что опытный мужчина знает, что сделать со своей леди за дверью спальни, освободить ее от титула, от ее куртуазного поведения. Дать ей возможность изваляться и пресмыкаться и сиять.

Она не могла понять, как такие разговоры могут повлиять на нее так. Но так было. Так было. Она была там — сидела там, на самом деле — на краешке своего маленького кресла, задыхающаяся, со вздымающейся грудью… Потому, что она, казалось, понимала это. Она, казалось понимала, что такое освобождение, что он имел в виду эйфорический экстаз. И когда он продолжал и разворачивал свои картины и образы, она видела, как ее собственная кожа светилась, ее собственные пальцы скрючивались, ее собственные бедра чувственно раздвигались и…

Боже, помоги мне! Что происходит?

Она не рассказала о деталях Команде. Она этого не сделала. Она посмотрела на это, словно сквозь стекло и поспешила прочь, и она знала, что она не встретилась с их глазами — его глазами — тогда она заставила себя посмотреть и его пристальный взгляд был неотрывным и она поверила, что он знает, что она умолчала о чем-то.

И она поверила, что он знает, что это было.

Это случилось, когда она решила, что не может больше слушать, что все начало осуществляться, что вещи засвистели и начали закручиваться вокруг нее в спираль, что ее жизнь стала рикошетом…

Что ее душу начали зажимать в тисках.

Голос на какое-то время приостановился и она встала, спонтанно, со своего кресла, привела себя в порядок и удалилась и от этого безумия и спертого воздуха, оставшегося от молчания и шагнула вокруг возвышавшегося растения к раздвижной стеклянной двери библиотеки — она смогла сделать это! Просто шаг за шагом и никто не увидит ее и даже не узнает, что она была там…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И другой голос внезапно оживился и это был голос, который она знала, знала хорошо — всегда знала — и она ничего не смогла поделать с собой. Шагнув, она повернулась и наклонилась, ее пятка зацепилась и она просто влетела в это ужасное растение, ударяемая по плечам ветвями и листьями со всех сторон и к тому времени, когда ей удалось восстановить равновесие — еле-еле, сжав лодыжки и колени и расплескав бокалы с вином — она оказалась среди них. Полукруг лиц, с которыми она не могла встретиться, с удивлением взирали в ее сторону, и она услышала голос, который она снова узнала, — Даветт!